Сказки чапека в переводе заходера читать. Предисловие к переводу сказок карела чапека

К. ЧАПЕК
СКАЗКА ОБ УЧТИВОМ РАЗБОЙНИКЕ
Инсценировке С. Богомазова
Музыка М. Мееровича

Действующие лица и исполнители:

Рассказчик - Е. Весник
Старый Мерзавио - В. Раутбарт
Юный Мерзавио - И. Потоцкая и О. Табаков
Винцек - Ю. Пузырев
Доминнк - С. Мартинсон
Купец - Г. Вицин
Суконщик - С. Яковлев
Возница - С. Цейц
Старуха - Е. Понсова

Режиссер H. Киселева

Чешский писатель Карел Чапек - автор девяти сказок и веселых историй. Чудес в этих сказках немало. И все эта чудеса происходят с людьми совсем обыкновенными - с бродягами и докторами, почтальонами и шоферами, дровосеками и мельниками.
Карел Чапек родился в маленьком чешском городке Мале Сватоновице в 1890 году. Отец его был врачом, и семья жила обеспеченно. Богатые надменные буржуа иногда приглашали семью Чапеков в свои хмурые особняки, и маленький Карел с удивлением замечал, как непохожа жизнь этих людей - богатых владельцев фабрик и рудников - на жизнь тех, кто работал на них. Любознательный мальчик
часто ходил вместе с отцом в мрачные сырые бараки рабочих. Карелу куда приятнее было играть с детьми этих людей, чем чинно сидеть среди высокомерных, надутых вельмож.-
Счастливым даром детства называл Карел Чапек свою бабушку Хелену Новотну. Это от нее он услышал впервые множество прекрасных сказаний и легенд своего народа.

Она рассказывала ему о водяных, которые приманивают неосторожных путников цветными ленточками, о русалках - сказочных красавицах, танцующих на росистых лугах, о вещих старухах, о грозных разбойниках...
Прошли годы, и мальчик стал писателем. Но он не забыл своих старых знакомых - домовых и разбойников - и написал про них сказки.
Сказка Карела Чапека «Об учтивом разбойнике» начинается словами: «Это было давным-давно...» Но не так уж давно это было и совсем не в тридесятом царстве, а всего лишь в старой Чехии, когда страной правили австро-венгерские монархи.
Молодой Мерзавио, сын разбойника, был отдан по при¬хоти отца на воспитание в монастырь, где отцы-настоятели должны были обучить мальчика вежливо кланяться и про¬износить всякие приятные речи на французском и немецком языках. Ты, пожалуйста, не удивляйся, что старый разбойник отдал своего сына в монастырь. В то время дети многих знатных людей обучались наукам в монастырях.
Старый разбойник Мерзавио хотел оставить своему сыну большое наследство, рассчитывая, что богатство и хорошее воспитание обеспечат юному Мерзавио жизнь более приятную, чем у него. Но дела грозного Мерзавио пошли плохо, он заболел и умер. Молодому Мерзавио пришлось покинуть монастырь и принять дело отца.
Бедный и беспомощный наследник! В своей бархатной курточке он был похож скорее на принца, чем на разбойника. Не было у него грубого голоса, да и желания обкра¬дывать тоже не было, и никто его не боялся. Много неприятных упреков пришлось выслушать ему от бывших товарищей отца за свою нерадивость. И вскоре они покинули вежливого разбойника, ведь приятными манерами сыт не будешь.
Неизвестно, как сложилась бы судьба неудачливого разбойника, если бы не его бывший настоятель. Ведь это он устроил Мерзавио на государственную службу, на место сборщика налогов. Работа эта оказалась похуже всякой разбойничьей. Мерзавио сидел в будке на большой дороге и брал плату за проезд по мосту. На этом месте он просидел много лет и напрочь забыл все свои приятные манеры. И однажды, когда по этому мосту проезжал его бывший настоятель, Мерзавио, ставший уже истинным мерзавцем, грубо обругал старика. Признав же своего воспитателя, Мерзавио прорычал: «А где ты видел вежливых судей или сборщиков налогов?»
Видно, в стране, где правят монархи, вежливые люди не могут долго продержаться на государственной службе, не будь у них таких помощников, как грубость и жесто¬кость...
Когда ты подрастешь, то непременно прочитай замечательные книги большого чешского писателя Карела Чапе¬ка - романы, повести, пьесы, написанные им для взрослых.

Сказки Карел Чапек

Карел Чапек (чеш. Karel Сapek; 9 января 1890 - 25 декабря 1938) - один из самых известных чешских писателей XX века, прозаик и драматург.

Автор знаменитых пьес «Средство Макропулоса» (Vec Makropulos, 1922), «Мать» (Matka, 1938), «R.U.R.» (Rossumovi Univerzální Roboti, 1920), романов «Фабрика абсолюта» (Továrna na absolutno, 1922), «Кракатит» (Krakatit, 1922), «Гордубал» (Hordubal, 1933), «Метеор» (Povetron, 1934), «Обыкновенная жизнь» (Obycejný zivot, 1934; последние три образуют т. н. «философскую трилогию»), «Война с саламандрами» (Válka s mloky, 1936), «Первая спасательная» (První parta, 1937), «Жизнь и творчество композитора Фолтына» (Zivot a dílo skladatele Foltýna, 1939, не закончен), а также множества рассказов, эссе, фельетонов, сказок, очерков и путевых заметок. Переводчик современной французской поэзии.

Карел Чапек родился 9 января 1890 года в Мале-Сватонёвице близ Трутнова, Австро-Венгрия (ныне Чешская Республика), в семье Антонина Чапека; он стал третьим и последним ребёнком в семье. Это был курортный городок, в котором также была развита горная промышленность. Здесь отец Карела работал врачом при курортах и горных рудниках.

В июле того же года семья переехала в город Упице, где Антонин Чапек открыл собственную практику. Упице был быстро расширяющимся городком ремесленников; Чапеки жили в окружении сапожников, кузнецов и каменщиков, часто посещали дедушку и бабушку Карела, которые были фермерами. Детские воспоминания отразились на творчестве Чапека: он часто изображал в своих произведениях обычных, заурядных людей.

Карел Чапек. Сказки.

Большая кошачья сказка

Как король покупал Неведому Зверушку.

Правил в стране Жуляндии один король, и правил он, можно сказать, счастливо, потому что, когда надо, - все подданные его слушались с любовью и охотой. Один только человек порой его не слушался, и был это не кто иной, как его собственная дочь, маленькая принцесса.

Король ей строго-настрого запретил играть в мяч на дворцовой лестнице. Но не тут-то было! Едва только ее нянька задремала на минутку, принцесса прыг на лестницу – и давай играть в мячик. И – то ли ее, как говорится, бог наказал, то ли ей черт ножку подставил – шлепнулась она и разбила себе коленку. Тут она села на ступеньку и заревела. Не будь она принцессой, смело можно было бы сказать: завизжала, как поросенок. Ну, само собой, набежали тут все ее фрейлины с хрустальными тазиками и шелковыми бинтами, десять придворных лейб-медиков и три дворцовых капеллана, - только никто из них не мог ее ни унять, ни утешить.

А в это время шла мимо одна старушка. Увидела она, что принцесса сидит на лестнице и плачет, присела рядом и сказала ласково:

Не плачь, деточка, не плачь, принцессочка! Хочешь, принесу я тебе Неведому Зверушку? Глаза у нее изумрудные, да никому из не украсть; лапки бархатные, да не стопчутся; сама невеличка, а усы богатырские; шерстка искры мечет, да не сгорит; и есть у нее шестнадцать карманов, в тех карманах шестнадцать ножей, да она ими не обрежется! Уж если я тебе ее принесу – ты плакать не будешь. Верно?

Поглядела принцесса на старушку своими голубыми глазками – из левого еще слезы текли, а правый уже смеялся от радости.

Что ты, бабушка! – говорит. – Наверно, такой Зверушки на всем белом свете нет!

А вот увидишь, - говорит старушка, Коли мне король-батюшка даст, что я пожелаю, - я тебе эту Зверушку мигом доставлю!

И с этими словами побрела-поковыляла потихоньку прочь.

А принцесса так и осталась сидеть на ступеньке и больше не плакала. Стала она думать, что же это за Неведома Зверушка такая. И до того ей стало грустно, что у нее этой Неведомой Зверушки нет, и до того страшно, что вдруг старушка ее обманет, - что у нее снова тихие слезы на глаза навернулись.

А король-то все видел и слышал: он как раз в ту пору из окошка выглянул – узнать, о чем дочка плачет. И когда он услышал, как старушка дочку его утешила, сел он снова на свой трон и стал держать совет со своими министрами и советниками. Но Неведома Зверушка так и не шла у него из головы. “Глаза изумрудные, да никому их не украсть, - повторял он про себя, - сама невеличка, а усы богатырские, шерстка искры мечет, да не сгорит и есть у нее шестнадцать карманов, в них шестнадцать ножей, да она ими не обрежется… Что же это за Зверушка?”

Видят министры: король все что-то про себя бормочет, головой качает да руками у себя под носом водит – здоровенные усы показывает, - и в толк никак не возьмут, к чему бы это?! Наконец государственный канцлер духу набрался и напрямик короля спросил, что это с ним.

А я, - говорит король, - вот над чем задумался: что это за Неведома Зверушка: глаза у нее изумрудные, да никому их не украсть, лапки бархатные, да не стопчутся, сама невеличка, а усы богатырские, и есть у ее шестнадцать карманов, в тех кармана шестнадцать ножей, да она ими не обрежется. Ну что же это за Зверушка?

Тут уж министры и советники принялись головой качать да руками под носом у себя богатырские усы показывать; но никто ничего отгадать не мог. Наконец старший советник то же самое сказал, что принцесса раньше старушке сказала:

Король-батюшка, такой Зверушки на всем белом свете нет!

Но король на том не успокоился. Послал он своего гонца, самого скорого, с наказом: старушку сыскать и во дворец представить. Пришпорил гонец коня – только искры из-под копыт посыпались, - и никто и ахнуть не успел, как он перед старушкиным домом очутился.

Эй, бабка! – крикнул гонец, наклонясь в седле. – Король твою Зверушку требует!

Получит он, что желает, - говорит старушка, - если он мне столько талеров пожалует, сколько чистейшего на свете серебра чепчик его матушки прикрывает!

Гонец обратно во дворец полетел – только пыль до неба заклубилась.

Король-батюшка, - доложил он, - старушка Зверушку представит, если ей ваша милость столько талеров пожалует, сколько чистейшего на свете серебра чепчик вашей матушки прикрывает!

Ну что ж, это не дорого, - сказал король и дал свое королевское слово пожаловать старушке ровно столько талеров, сколько она требует.

А сам тут же отправился к своей матушке.

Матушка, - сказал он, - у нас сейчас гости будут. Надень же ты свой хорошенький маленький чепец – самый маленький, какой у тебя есть, чтобы только макушку прикрыть!

И старая матушка его послушалась.

Вот старушка вошла во дворец, а на спине у нее была корзина, хорошенечко завязанная большим чистым платком.

В тронном зале ее ожидали уже и король, и его матушка, и принцесса; да и все министры, генералы, тайные и явные советники тоже стояли тут, затаив дыхание от волнения и любопытства.

Не спеша, не торопясь, стала старушка свой платок развязывать. Сам король вскочил с трона – до того не терпелось ему поскорее увидеть Неведому Зверушку.

Наконец сняла старушка платок. Из корзины выскочила черная кошка и одним прыжком взлетела прямо на королевский трон.

Вот так так! – закричал король. – Да ведь это всего-навсего кошка! Выходит, ты нас обманула, старая?

Старушка уперла руки в бока.

Я вас обманула? Ну-ка гляньте, - сказала она, указывая на кошку.

Смотрят – глаза у кошки загорелись, точь-в-точь как драгоценнейшие изумруды.

Ну-ка, ну-ка, - повторяла старушка, разве у не изумрудные глаза, и уж их-то у нее, король-батюшка, никто не украдет! А усы у нее богатырские, хоть сама она и невеличка!

Да-а, - сказал король, - а зато шерстка у нее черная, и никаких искр с нее не сыплется, бабушка!

Погодите-ка, - сказала старушка и погладила кошечку против шерсти. И тут все услышали, как затрещали электрические искры.

А лапки, - продолжала старушка, - у нее бархатные, сама принцесса не пробежит тише нее, даже босиком и на цыпочках!

Ну ладно, - согласился король, - но все-таки у нее нет ни одного кармана и тем более никаких шестнадцати ножиков!

Карманы, - сказала старушка, - у нее на лапках, и в каждом спрятан острый-преострый кривой ножик-коготок. Сосчитайте-ка, выйдет ли ровно шестнадцать?

Тут король подал знак своему старшему советнику, чтобы он сосчитал у кошки коготки. Советник наклонился и схватил кошку за лапку, а кошечка как фыркнет, и глядь – уже отпечатала свои коготки у него на щеке, как раз под глазом!

Чапек Карел

Сказка про водяных

Карел Чапек

Сказка про водяных

Если вы, ребята, думаете, что водяных не бывает, то я вам скажу, что бывают, и ещё какие!

Вот, например, хоть бы и у нас, когда мы ещё только на свет родились, жил уже один водяной в реке Упе, под плотиной, а другой в Гавловицах - знаете, там, возле деревянного мостка. А ещё один проживал в Радечском ручье. Он-то как раз однажды пришёл к моему папаше-доктору вырвать зуб и за это ему принёс корзинку серебристых и розовых форелей, переложенных крапивой, чтобы они были всё время свежими. Все сразу увидели, что это водяной: пока он сидел в зубоврачебном кресле, под ним натекла лужица. А ещё один был у дедушкиной мельницы, в Гронове; он под водой, у плотины, держал шестнадцать лошадей, потому-то инженеры и говорили, что в этом месте в реке шестнадцать лошадиных сил. Эти шестнадцать белых коней всё бежали и бежали без остановки, потому и мельничные жернова всё время вертелись. А когда однажды ночью дедушка наш умер, пришёл водяной, выпряг потихоньку все шестнадцать лошадей, и мельница три дня не работала. На больших реках есть водяные-велиководники, у которых ещё больше лошадей - скажем, пятьдесят или сто; но есть и такие бедные, что у них и деревянной лошадки нет.

Конечно, водяной-велиководник, скажем, в Праге, на Влтаве, живёт барином: у него есть, пожалуй, и моторная лодка, а на лето он едет к морю. Да ведь в Праге и у иного мошенника-греховодника порой денег куры не клюют, и раскатывает он в автомобиле - ту-ту! - только грязь летит из-под колёс! А есть и такие захудалые водяные, у которых всего добра - лужица с ладонь величиной, а в ней лягушка, три комара и два жука-плавунца. Иные прозябают в такой мизерной канавке, что в ней и мышь брюшка не замочит. У третьих за целый год только и доходу, что пара бумажных корабликов и детская пелёнка, которую мамаша упустит во время стирки... Да, это уж бедность! А вот, к примеру, уратиборжского водяного не меньше двухсот тысяч карпов да ещё вдобавок лини, сазаны, караси и, глядишь, здоровенная щука... Что говорить, нет на свете справедливости!

Водяные вообще-то живут одиноко, но так раз-два в году, во время паводка, собираются они со всего края и устраивают, как говорится, окружные конференции. В нашем краю всегда съезжались они в половодье на лугах возле Кралова Градца, потому что там такая красивая водная гладь, и прекрасные омуты, и излучины, и затоны, выстланные самым мягким илом высшего сорта. Обычно это жёлтый ил или немного коричневатый, если же он красный или серый, то он уже не будет таким нежным, словно вазелин... Так вот, найдя себе подходящее место, все они усаживаются и рассказывают друг другу новости: скажем, что в Суховершиче люди облицевали берег камнем, и тамошний водяной... как, бишь, его?.. старый Иречек, должен оттуда переселиться; что ленты и горшки подорожали - просто беда: водяному, чтобы кого-нибудь поймать, приходится покупать ленточек на тридцать крон, а горшок стоит минимум три кроны, да и то с браком, прямо хоть бросай ремесло и берись за что-нибудь другое! И тут кто-то из водяных рассказывает, что яромержский водяной Фалтыс... ну, тот, рыжий!..уже подался в торговлю: продаёт минеральные воды; а хромой Слепанек стал слесарем и чинит водопроводы; и многие другие тоже переменили профессию.

Понимаете, ребятишки, водяной может заниматься только тем ремеслом, в котором есть что-нибудь от воды: ну, например, может быть он подводником или проводником, или, скажем, может писать в книжках вводную главу; или быть заводилой или водителем трамвая, или выдавать себя за руководителя или за хозяина завода, - словом, какая-нибудь вода тут должна быть.

Как видите, профессий для водяных хватает, потому-то и водяных остаётся всё меньше и меньше, так что, когда они друг друга считают на ежегодных собраниях, слышны грустные речи:

"Опять нас на пять душ меньше стало, ребята! Так наша профессия понемногу совсем вымрет".

Н-да - говорит старый Крейцманн, трутновский водяной, - уж нет того, что было! О-хо-хо-хо-хо, много тысяч лет прошло с тех пор, как вся Чехия была под водой, а человек - вернее, тьфу ты, водяной, ведь тогда людей ещё не было, время было не то... Ах, батюшки, на чём я остановился-то?

На том, что вся Чехия была под водой, - помог ему гавловицкий водяной Зелинка.

Ага, - сказал Крейцманн. - Тогда, стало быть, вся Чехия была под водой, и Жалтман, и Красная гора, и Кракорка, и все остальные горы, и наш брат мог, ног не засушив, пройти себе прекрасно под водой хоть из Брно до самой Праги! Даже над горой Снежкой воды было на локоть... Да, братцы, это было времечко!

Было, было... - сказал задумчиво ратиборжский водяной Кулда. - Тогда и мы, водяные, не были такими отшельниками-пустынниками, как сейчас. И у нас были подводные города, построенные из водяных кирпичей, а мебель вся была выточена из жёсткой воды, перины - из мягкой дождевой воды, и отапливались тёплой водой, и не было ни дна, ни берегов, ни конца ни краю воде - только вода и мы.

Да уж, - сказал Лишка, по прозвищу Леший, водяной из Жабоквакского болота.

А какая вода тогда была! Ты мог её резать, как масло, и шары из неё лепить, и нитки прясть, и проволоку из неё тянуть. Была она, как сталь, и как лён, и как стекло, и как пёрышко, густая, как сметана, а прочная, как дуб, а грела, как шуба. Всё, всё было сделано из воды. Что толковать, теперь разве такая вода! - И старый Лишка так сплюнул, что образовался глубокий омут.

Пока телега моего дедушки, мельника, развозила хлеб по деревням, возвращаясь обратно на мельницу с отборным зерном, Воржишека знал и встречный и Поперечный… Воржишек, сказал бы вам каждый, - это собачка, что сидит на козлах возле старого Шулитки и смотрит так, будто это она лошадьми правит. А ежели воз помаленьку в гору подымается, так она давай лаять, и, глядишь, колеса завертелись быстрей, Шулитка защелкал кнутом, Ферда и Жанка - лошадки дедушки нашего влегли в хомуты, и весь возик весело покатил до самой деревни, распространяя вокруг благовоние хлеба-дара божия. Так разъезжал, милые детки, покойник Воржишек по всему приходу.

Ну, в то время не было еще автомобилей этих шальных; тогда ездили полегоньку, чинно и чтоб слышно было. Ни одному шоферу так не щелкнуть кнутом, как покойный Шулитка щелкал - царство ему небесное, и языком на коней не причмокнуть, как он умел это делать. И ни с одним шофером не сидит рядом умный Воржишек, не правит, не лает, не наводит страху - ну ровно ничего. Автомобиль пролетел, навонял - и поминай как звали: только пыль столбом! Ну, а Воржишек ездил малость посолидней. За полчаса люди прислушиваться, принюхиваться начинали «Ага!» - говорили. Знали, что хлеб к ним едет, и на порог встречать выходили. Дескать, с добрым утром! И глядишь, вот уже подкатывает дедушкина телега к деревне, Шулитка прищелкивает языком, Воржишек лает на козлах, да вдруг - гоп! - как прыгнет Жанке на спину (и то сказать: спина была - будь здоров: широкая, как стол, за который четверо усядутся) и давай на ней плясать, - от хомута до хвоста, от хвоста до хомута так и бегает да пасть дерет от радости: «Гав, гав, черт меня побери! Ребята, ведь это мы приехали, я с Жанкой и с Фердой! Ура!» А ребята глаза таращат. Каждый день хлеб привозят и всегда такое ликование - помилуй бог! Будто сам император приехал!.. Да, говорю вам: так важно давно уж никто не ездит, как в Воржишеково время ездили.

А лаять Воржишек умел: будто из пистолета стрелял. Трах! - направо, так что гуси от страху бегут, бегут со всех ног, пока не остановятся в Полице на рынке, сами не понимая, как они там очутились. Трах! - налево, так что голуби со всей деревни взовьются, закружат и полетят куда-нибудь к Жалтману, а то и на прусскую сторону. Вот до чего громко умел лаять Воржишек, эта жалкая собачонка. И хвост у него чуть прочь не улетал, так он махал им от радости, что ловко напроказил. Да и было чем гордиться: такого громкого голоса ни у одного генерала и даже депутата нет.

А было время, когда Воржишек совсем лаять не умел, хоть был уже большим щенком и зубы имел такие, что дедушкины воскресные сапоги изгрыз. Надо вам рассказать, как дедушка к Воржишеку или, лучше сказать, Воржишек к дедушке попал. Идет раз дедушка поздно из трактира домой; кругом темно, и он, оттого что навеселе, а может, чтоб нечистую силу отогнать, дорогой пел. Вдруг потерял он впотьмах верную ноту, и пришлось ему остановиться, поискать. Принялся искать - слышит кто-то плачет, повизгивает, скулит на земле, у самых его ног. Перекрестился дедушка и давай рукой по земле шарить: что такое? Нащупал косматый теплый комочек, мягкий как бархат, - в ладони у него поместился. Только он взял его в руки, плач перестал, а комочек к пальцу дедушкиному присосался, будто тот медом намазан.

«Надо рассмотреть получше.» - подумал дедушка и взял его к себе домой, на мельницу. Бабушка, бедная, ждала дедушку, чтобы «доброй ночи» ему пожелать; но не успела она рот раскрыть, как дедушка, плут эдакий, говорит ей:

Погляди, Элена, что я тебе принес.

Бабушка посветила: глядь, а это щеночек; господи, сосунок еще, слепой, желтенький, как молодой орешек!

Ишь ты, - удивился дедушка. - Чей же это ты, песик?

Песик, понятное дело, ничего не ответил: знай дрожит, горький, на столе, хвостиком крысиным трясет да повизгивает жалобно. Вдруг, откуда ни возьмись, - под ним лужица; и растет, растет, - такой конфуз!

Эх, Карел, Карел, - покачала головой бабушка с укоризной, - ну где твоя голова? Ведь щеночек без матери помрет.

Испугался дед.

Скорей, - говорит, - Элена, согрей молочка и дай булку.

Бабушка все приготовила, а дедушка намочил хлебный мякиш в молоке, завязал эту тюрю в уголок носового платка и получилась у него славная соска, из которой щенок до того насосался, что животик у него как барабан стал.

Карел, Карел, - опять покачала головой бабушка, - ну где твоя голова? А кто же будет щеночка согревать, чтобы он от холода не помер?

Что же дед? Ни слова ни говоря, взял щеночка и прямо с ним на конюшню. А там, сударик, тепло: Ферда с Жанкой здорово надышали! Они спали уж, но слышат - хозяин пришел, голову подняли, глядят на него умными, ласковыми глазами.

Жанка, Ферда, - сказал дедушка, - вы ведь Воржишека обижать не станете? Я вам его поручаю.

И положил щеночка на солому перед ними. Жанка это странное созданьице обнюхала, - пахнет приятно, хозяйскими руками. Шепнула Ферде:

Так и вышло.

Вырос Воржишек на конюшне, соской из носового платка вскормленный, открылись у него глаза, научился он пить из блюдца. Тепло ему было, как под боком у матери, и скоро стал он настоящим шариком, превратился в глупого маленького шалуна, который не знает, где у него зад, и садится на собственную голову, удивляясь, что неловко; не знает, что делать со своим хвостом, и, умея считать только до двух, заплетается всеми четырьмя лапами; и в конце концов удивившись самому себе, высовывает хорошенький розовый язычок, похожий на ломтик ветчины. Да ведь все щенята такие - как дети. Многое могли бы рассказать по этому поводу Жанка и Ферда: какое это мученье для старой лошади все время следить за тем, как бы не наступить на несмышленыша; потому что, знаете ли, копыто - это не ночная туфля и ставить его надо потихоньку-полегоньку, а то как бы не запищало на полу, не вскрикнуло жалобно. «Просто беда с ребятишками», - сказали бы вам Жанка с Фердой.

И вот стал Воржишек настоящей собакой, веселой и зубастой, как все они. Одного только ему против других собак не хватало: никто не слышал, чтобы он лаял и рычал. Все визжит да скулит, а лая не слыхать. «Что это не лает Воржишек наш?» - думает бабушка. Думала-думала, три дня сама не своя ходила, - на четвертый говорит дедушке:

Отчего это Воржишек никогда не лает? Задумался дедушка, - три дня ходит, голову ломает. На четвертый день Шулитке– кучеру сказал:

Что это Воржишек наш никогда не лает?

Шулитке крепко слова эти в голову запали. Пошел он в трактир, - думал там три дня и три ночи. На четвертый день спать ему захотелось, все мысли смешались: позвал он трактирщика, вынул из кармана крейцеры свои, расплачиваться хочет. Считает, считает, да видно сам черт в это дело замешался: никак сосчитать не может.

Что это, Шулитка? - трактирщик говорит. - Или мама тебя считать не научила?

Тут Шулитка хлоп себя по лбу. И про расплату забыл, - к дедушке побежал.

Хозяин! - с порога кричит. - Додумался я: оттого Воржишек не лает, что мама не научила!

И то правда, - ответил дедушка. - Мамы Воржишек никогда не видал, Ферда с Жанкой лаю не могли его научить, собаки по соседству ни одной нету, - ну он и не знает, как лаять надо. Знаешь, Шулитка, придется тебе обучить его этому делу.

Пошел Шулитка на конюшню, стал учить Воржишека лаять.

Гав, гав! - стал ему объяснять. - Следи внимательно, как это делается. Сперва рррр - в горле, а потом сразу гав, гав - из пасти. Рррр, ррр, гав, гав, гав!

Насторожил уши Воржишек: эта музыка по вкусу ему пришлась, хоть он и не знал, отчего. И вдруг от радости сам залаял. Чудноватый лай получился, с подвизгом - будто ножом по тарелке. Но лиха беда - начало. Ведь вы тоже раньше не знали азбуки. Послушали Ферда с Жанкой, как старый Шулитка лает, пожали плечами и навсегда потеряли к нему уважение. Но у Воржишека к лаю был огромный талант, ученье быстро пошло на лад, и когда он первый раз поехал на возу, сразу началось: трах - направо, трах - налево, - как пистолетные выстрелы. С утра до ночи все лаял, без передышки, никак налаяться не мог; рад был без памяти, что как следует научился.